— Да, после того, как она несколько часов дралась на ринге со всеми тяжеловесами, разрушила город и едва держалась на ногах, когда ты набросился на неё с бейсбольной битой, — сказал Боб. — Да ладно, босс.

Я нахмурился.

— Если он так крут, — сказал я, — почему Мэб тоже не выставила его на ринг?

— Вам там и без него не хватало раздора и разногласий в вашей команде? — спросил Боб.

Я хмыкнул.

— В точку. Снова.

— Я хорошо разбираюсь в этом.

— Какая у него слабость?

— Босс?

— У каждого из этих фольклорных уродов есть какая-нибудь слабость.

— Ну, — сказал Боб, деликатно кашлянув, — его слабость отчасти такая же, как и у тебя.

— А?

— Он живёт под эгидой Мэб, — объяснил Боб. — Без этого у него будут проблемы, ну знаешь, с возможностью дышать, из-за всех врагов, которых он нажил. Вероятно, в этом весь смысл, почему он живёт довольно скрытно.

Боб откашлялся.

— Босс. Может быть, тебе стоит подумать о том, чтобы отказаться от этого.

— А?

— Слушай. Я знаю, ты хочешь помочь горячей училке…

— Репетитору.

— Неважно. Но ты лезешь в глубокую воду с довольно крупной рыбой, и ты даже не получишь за это никакого вознаграждение. Я имею в виду, не похоже, что эта училка умрёт или что-то в этом роде. Или кто-нибудь из детей.

— Дело не в последствиях, Боб. Всё дело в принципах.

— Сначала учителя, теперь директора.

— Ха, — сказал я. — Дело вот в чем: Трипп Грегори. Он не имеет права так поступать с Майей. У него есть средства, и, может быть, у него есть власть, но у него нет права.

— Мне это кажется подозрительным, босс, — пробормотал Боб. — В значительной степени всё, что ему нужно, — это средства и власть.

— Я говорю о другом, — твёрдо сказал я. — Майе нужна помощь, и мне по силам ей помочь. И если всё это связано с властью и средствами, прекрасно. У меня тоже есть кое-что из этого.

Я покачал головой.

— Но дело не только в этом. Он не должен был так поступать с хорошими людьми — разрушать их жизни и лишать их средств к существованию. Не имеет значения, кто он и что накопил на своей стороне. Это неправильно.

— И что? — спросил Боб.

— Значит, когда ты видишь, что происходит что-то неправильное, ты делаешь все, что можешь, дабы это исправить.

— Даже если ты, вероятнее всего, проиграешь?

— Если я ничего не сделаю, она определённо проиграет. Я должен попытаться.

— Даже если это означает, что ты должен пойти и рассказать Мэб о своих поисках ветряной мельницы, так, Дон Кихот?

Я сглотнул.

— Может быть, до этого не дойдёт. Гэри достал то, что мне было нужно?

— Посмотри на стену, — сказал Боб, и его глаза вспыхнули ослепительно белым светом.

Я вздрогнул и посмотрел на стену напротив черепа. На камнях замка был изображён белый квадрат. Затем Боб издал чирикающий звук, и на нем появилось текстовое сообщение, как будто с телефона:

И ещё кое-что, Гэри. Босс говорит, что ему нужно знать, как связаться с тем единственным адвокатом, который на самом деле победил Талви Инверно в суде. — Боб.

Это текстовые сообщения, чувак. Тебе не обязательно их подписывать. Неужели у вас там все такие же луддиты, как Дрезден?

Было написано в ответном сообщении, на этот раз в зелёном поле с белыми буквами.

Следующее сообщение было адресом.

Я наклонился вперёд, вглядываясь.

— Максимиллиан Валериус, эсквайр, — пробормотал я. — Какое банальное имя.

Боб издал сдавленный звук, и я хмуро посмотрел на него через плечо. Затем достал ручку и бумагу и записал адрес человека, который победил полубога раздора в суде.

— Босс, — сказал Боб, — я думал, ты не можешь позволить себе влиятельного адвоката.

— Я не могу позволить себе дорогого, — сказал я. — Но, если этот парень однажды побил безымянного сына в открытую в суде, возможно, он захочет сделать это снова по дешёвке.

Боб фыркнул.

— Ну конечно.

— Что ж. Посмотрим. Я должен кое-что попробовать.

Максимиллиан Валериус работал из своего дома в жилом районе Парк-Уэст.

Я подъехал к указанному адресу, посмотрел на дом и дважды проверил написанное, потому что это было не то место, как мне казалось, должен жить дорогостоящий адвокат.

Жилище Валериуса лучше всего можно было бы описать как «причудливое». Во-первых, его дом был выкрашен в яркий канареечно-жёлтый цвет с небесно-голубой отделкой. На переднем дворе рос большой дуб, а